Лимонов часто писал о том, что хотел бы умереть молодым. И совершенно парадоксальным образом у него это получилось. Несмотря на красивую паспортную дату – 77 – Лимонов так и не успел состариться: ушел из жизни повзрослевшим подростком Савенко – по его собственному выражению, «молодым негодяем».
Не хочется тратить пустых слов: любому достаточно образованному и культурному человеку понятно, что Лимонов представляет собой огромную литературную и человеческую величину, сопоставимую с такими именами как Бодлер, Ницше или Достоевский, а, может быть, и более того. Тех, кто этого не понимает, можно только пожалеть: мир без Лимонова выглядит гораздо беднее и бледнее, чем с ним. Вообще не стоит о Лимонове много говорить, надо его читать и перечитывать: его книги – великолепный учебник и наставник жизни.
В применении к Лимонову мне вспоминаются слова Пастернака о Брюсове: …Вы сами, было время, поутру/ не умирать линейкой нас учили! Лимонов своими книгами и всей своей жизнью учил именно «не умирать», жить вопреки и назло всему. И это не дорогого стоит – это бесценно.
Читая лучшие образцы прозы Лимонова, я испытываю чувство глубочайшей творческой зависти, как пушкинский Сальери к Моцарту. Когда в одном из американских рассказов Лимонова, я встретил фразу «Ночь стала ещё ночнее», я чуть не заплакал. Так пишет гений, а я бы так лихо не смог. Увы! Когда я перечитывал в очередной раз «Укрощение тигра в Париже», я подумал о том, что «Анну Каренину» читать больше не стоит, потому что, наконец, создана гениальная книга о Женщине на русском языке. Эталон – как античные «Дафнис и Хлоя» или «Фауст» Гёте.
Политическая деятельность Лимонова меня, как последовательного антисоветчика, по большей части раздражала наличием слова «большевизм» в названии его партии, хотя иногда в то же время и восхищала своей гениальной дерзостью. Но на этой стороне его жизни я останавливаться не буду: мне хотелось бы быть Лимоновым, но мне никогда не хотелось стать «лимоновцем». Я им, собственно, никогда и не был, хотя со многими лимоновцами общался и даже дружил.
Я познакомился с Лимоновым 28 ноября 1994 года. Дата точная, потому что знакомство произошло в день выхода первого номера «Лимонки» в кабинете Лимонова и Дугина, который они занимали в комплексе «Совраски» в конце улицы Правды, недалеко от Белорусского вокзала. Мне было 25 лет и мне хотелось лично поговорить с великим писателем, современным живым «Достоевским». К тому моменту я прочел «Эдичку», «Убийство часового», «Молодого негодяя» и, может быть, что-то ещё.
Лимонов и Дугин сидели за двумя сдвинутыми массивными советскими столами, друг напротив друга, как два сфинкса над Невой. Я вошел и поздоровался за руку с каждым из них, представившись «Вячеслав». Они оба, пожимая мне руку, не представились и не предложили, как я должен к ним обращаться: великих людей надо знать в лицо!
В результате, несмотря на значительное старшинство Лимонова, к нему я стал обращаться «Эдуард», а к Дугину «Александр Гельевич». Потом с Лимоновым – уже во время встреч в С-Пб – легко перешел на ты, а с Дугиным так и остался на вы до тех пор, пока не потерял к нему интерес. Дугин при всей его эрудиции и внешней «интересности» — герой не моего романа.
Поздоровавшись, я достал из спортивной сумки, висевшей у меня на плече, бутылку относительно дорогого портвейна и молча поставил ее на стол. Почему портвейна, сейчас сам объяснить не могу – я его толком не пил ни тогда и не пью сейчас. Бутылка оказалась хорошим психологическим тестом.
Дугин, поморщившись: — Вообще-то водка более арийский напиток…
Лимонов, раздраженно и бодро: — Саша, не выделывайся (выражение смягчено – прим. авт.), открывай!
В течение последующих двух десятилетий мы встречались с Лимоновым только на берегах Невы, точнее, в основном, на набережной Фонтанки, где он останавливался в общежитии Вагановского училища. Об этом он вспоминает как минимум в двух книгах: «Дети гламурного рая» и в последней прижизненной — «Партия мертвых». Обо мне немного, но, в общем и целом – добрым словом. За что, Эдуард, я тебе искренне признателен! В «Партии мертвых» Лимонов даже употребил в отношении меня громкое слово «поэт». Он читал мои тогдашние стихи. Польщён.
Почему-то Лимонов нигде не упомянул, что я всегда появлялся с «поллитрой» в руках. Теперь это была уже водка. Лимонов мог выпить любое количество огненной воды, не теряя памяти и рассудка. Крепкий орешек. Выпив, становился веселым и общительным. Трезвый, бывал зол и раздражителен.
И ещё я очень рад, что Лимонов – с высоты своего авторитета – успел охарактеризовать «литературным насекомым» одно крайне сомнительное современное окололитературное явление, претендующее на то, чтобы называться его учеником. Браво, Эдуард!
Не буду утомлять – вспоминать все эпизоды нашего общения, остановлюсь на последних, принципиальных.Года три назад я поздравлял Лимонова в день рождения по телефону. Он был выпивший и добродушный.
— Эдуард, постоянно перечитываю твои книги. Ты по характеру воздействия на меня напоминаешь мне Бетховена: прочтешь тебя, и сразу хочется жить, жить и жить. Несмотря ни на что!
Лимонов: — Ну, спасибо, дорогой! С Бетховеном меня еще никто не сравнивал. Это был лучший подарок на день рождения!
Я пытался пригласить его в Москве на концерт в Филармонию, КЗЧ, где мой замечательный друг гениальный скрипач и дирижер Максим Федотов играл в тот вечер Скрипичный концерт Чайковского. Лимонов наехал на меня, что я поздно его предупредил и сказал, что если договоримся заранее, он не против. К сожалению, не сложилось.
В его последний день рождения я смог поздравить его только по электронной почте, потому что на звонки он уже не отвечал. Во всяком случае, на мои. Я поблагодарил его за упоминание моей скромной персоны в «Партии мертвых» – по какому поводу, там всё расписано очень точно, не буду пересказывать.
Его последние слова адресованные мне дословно: Спасибо за поздравления. Твой, ЭЛ
Эдуард, спасибо тебе за твои гениальные книги, за возможность лично общаться с тобой, за то, что ты помнил обо мне и напоследок назвал меня громким именем «поэт»! Спасибо за всё! Надеюсь в свой час встретить тебя там в Вечности – à L’éternité!
Фото из архива автора
